Не роскошной я Венере,
Не уродливой Химере
В имнах жертву воздаю:
Я похвальну песнь пою
Волосам, от всех почтенным,
По груди распространенным,
Что под старость наших лет
Уважают наш совет.
Борода предорогая!
Жаль, что ты не крещена
И что тела часть срамная
Тем тебе предпочтена.
Попечительна природа
О блаженстве смертных рода
Несравненной красотой
Окружает бородой
Путь, которым в мир приходим
И наш первой взор возводим.
Не явится борода,
Не открыты ворота.
Борода предорогая!
Жаль, что ты не крещена
И что тела часть срамная
Тем тебе предпочтена….
…Если правда, что планеты
Нашему подобны светы,
Конче в оных мудрецы
И всех пуще там жрецы
Уверяют бородою,
Что нас нет здесь головою.
Скажет кто: мы вправды тут,
В струбе там того сожгут….
И вдруг в 1757 году по всему Петербургу стали ходить стихотворные списки под названием «Гимн бороде», причем имелась в виду не просто борода, а борода церковная: «Козлята малые родятся с бородами, как много почтены они перед попами», – и не церковная борода вообще, а именно холеная борода фактического главы Святейшего синода – архиепископа новгородского Дмитрия Сеченова.
В сводчатой полутемной комнате, за длинным столом, в высоких креслах восседали архиереи. Тяжелое черное распятие висело на стене. Древний писец сидел в углу перед толстой книгой, оправляя заплывшую свечу. Председательствовал неистовый в вере Дмитрий Сеченов.
Рядом сидели петербургский архиепископ Сильвестр Кулябко и вятский – Варлаам.
Ломоносов, тяжело ступая, вошел, согнувшись, в низкую горницу, поклонился, сел.
Сеченов погладил холеной рукой длинную расчесанную бороду, сказал строго:
– Слава Господу Богу нашему Иисусу Христу во веки веков!
Ломоносов мрачно ответил:
– Аминь!
– Ведомо ли тебе, раб Божий, что во многих списках пашквиль, именуемый «Гимн бороде», по городу ходит?
– Ведомо.
– В том пашквиле про бороду, коя есть знак христианского благочестия, поносно сказано… – Архиепископ глянул на свою бороду и снова погладил ее.
Ломоносов молчал. Сосед Сеченова, архиепископ Сильвестр Кулябко, тыча пальцем в список, подхватил:
– Здесь сказано:
Я похвальну песнь пою
Волосам, от всех почтенным,
По груди распространенным,
Что под старость наших лет
Уважают наш совет.
А далее автор оного пашквиля как против земного царствия восстает, тако и на Небесное хулу возводит:
Борода в казне доходы
Умножает по вся годы.
Керженцам любезный брат
С радостью двойной оклад
В сбор за оную приносит
И с поклоном низким просит
В вечный пропустить покой
Безголовым с бородой.
Тощий иконописный Варлаам закончил дискантом, покачивая головой и вздыхая:
О прикраса золотая,
О прикраса даровая,
Мать дородства и умов,
Мать достатков и чинов,
Корень действий невозможных,
О завеса мнений ложных!
И, глядя на Ломоносова, спросил: – Каких же это мнений ложных – не о духовных ли особах тут речь?
Ломоносов молчал.
Сеченов встал, выпрямился грозно.
– Оный пашквиль, как из слога явствует, не от простого, а от ученого человека и чуть ли не от вас самих произошел. Такому сочинителю надлежит ожидать казни Божьей и отлучения от церкви.
Ломоносов оглядел всех своим ясным взглядом, на лице его мелькнула тень улыбки.
– Наука тут ни при чем. Нездраво рассудителен математик, ежели он хочет Божескую волю вымерить циркулем. Таков же и в богословии учитель, если он думает, что по Псалтырю можно судить об астрономии и химии. В сатире сей о Боге и религии речи нет, а токмо толкуется, что иной дурак, длинной бородой прикрываясь, к наукам привязывается.
Сеченов вскочил.
– Кто же сему пашквилю автор?
Ломоносов встал.
– Я!
Более резко звучит «Гимн бороде», поводом к написанию которого послужили следующие обстоятельства. Любимый ученик Ломоносова Николай Поповский перевел в стихах поэму английского просветителя Александра Попа «Опыт о человеке». Синод категорически запретил печатать эту книгу. Ломоносов ответил на это решение «Гимном бороде», одним из самых смелых в XVIII в. антиклерикальных произведений.
В споре Ломоносова с Синодом правительство оказалось на стороне ученого. Немалую роль здесь сыграл и покровитель Ломоносова – Шувалов. Тогда противники решили уязвить своего врага его же оружием – сатирой. Они начали распространять против Ломоносова анонимные письма и стихотворные пасквили.
Один из них, подписанный вымышленным именем Христофора Зубницкого, назывался «Переодетая борода, или Гимн пьяной голове». Подлинный автор этих стихов не установлен. Ломоносов объявлялся шарлатаном, псевдоученым и пьяницей. В вину ему ставилось и его «подлое» происхождение. Ломоносов приписал авторство этих стихов Тредиаковскому и обрушился на него с гневной эпиграммой «Зубницкому», начинавшейся словами: «Безбожник и ханжа, подметных писем враль!» (С. 221). В действительности Тредиаковский не писал «имна», но был связан с Синодом и даже давал ему сведения о деятельности академических ученых. Видимо, это обстоятельство и привело Ломоносова к мысли, что автором злобного пасквиля был его недоброжелатель – Тредиаковский.
В правление Петра I духовенство получило официальное разрешение на беспошлинное ношение бороды. В связи с этим борода становится в «Гимне» символом духовного сана. Среди «бородачей» упомянуты и «керженцы», т. е. раскольники, приносящие в казну, за сохранение бороды, «двойной оклад». Однако главным объектом сатиры Ломоносова были все-таки не раскольники, а представители официальной церкви и прежде всего ее иерархи. Об этом с предельной ясностью говорится в восьмой строфе «Гимна», где борода названа матерью «достатков и чинов».
Жанр гимна, панегирика, избранный Ломоносовым, усиливает сатирическое звучание произведения. О напе-чатании такого памфлета не могло быть и речи. Сохранилось около десятка рукописных сборников с его текстом. Святейший Синод обратился с жалобой на Ломоносова к императрице Елизавете Петровне. Поэт был вызван в синод. На допросе Ломоносов полностью подтвердил свое мнение о духовных чинах, выраженное в его сатире. Вскоре он написал еще одно сатирическое стихотворение («О страх! о ужас! гром!…»), в котором изобразил бессильную ярость своих противников во время допроса. В новом стихотворении была продолжена тема «Гимна бороде». На этот раз автор отдавал предпочтение козлятам, которых природа с самого рождения наградила бородой.
В борьбе с мракобесами и гонителями науки Ломоносов использовал в некоторых случаях шутку и даже сатиру. «Гимн бороде», поводом к написанию которого послужили следующие обстоятельства. Любимый ученик Ломоносова Николай Поповский перевел в стихах поэму английского просветителя Александра Попа «Опыт о человеке». Синод категорически запретил печатать эту книгу. Ломоносов ответил на это решение «Гимном бороде», одним из самых смелых в XVIII в. антиклерикальных произведений.
В правление Петра I духовенство получило официальное разрешение на беспошлинное ношение бороды. В связи с этим борода становится в «Гимне» символом духовного сана. Среди «бородачей» упомянуты и «керженцы», т. е. раскольники, приносящие в казну, за сохранение бороды, «двойной оклад». Однако главным объектом сатиры Ломоносова были все-таки не раскольники, а представители официальной церкви и прежде всего ее иерархи. Об этом с предельной ясностью говорится в восьмой строфе «Гимна», где борода названа матерью «достатков и чинов».
Жанр гимна, панегирика, избранный Ломоносовым, усиливает сатирическое звучание произведения. О напечатании такого памфлета не могло быть и речи. Сохранилось около десятка рукописных сборников с его текстом. Святейший Синод обратился с жалобой на Ломоносова к императрице Елизавете Петровне. Поэт был вызван в синод. На допросе Ломоносов полностью подтвердил свое мнение о духовных чинах, выраженное в его сатире. Вскоре он написал еще одно сатирическое стихотворение («О страх! о ужас! гром!...»), в котором изобразил бессильную ярость своих противников во время допроса. В новом стихотворении была продолжена тема «Гимна бороде». На этот раз автор отдавал предпочтение козлятам, которых природа с самого рождения наградила бородой.
В споре Ломоносова с Синодом правительство оказалось на стороне ученого. Немалую роль здесь сыграл покровитель Ломоносова - Шувалов. Тогда противники решили уязвить своего врага его же оружием - сатирой. Они начали распространять против Ломоносова анонимные письма и стихотворные пасквили. Один из них, подписанный вымышленным именем Христофора Зубницкого, назывался «Переодетая борода, или Гимн пьяной голове». Подлинный автор этих стихов не установлен. Ломоносов приписал авторство этих стихов Тредиаковскому и обрушился на него с гневной эпиграммой «Зубницкому», начинавшейся словами: «Безбожник и ханжа, подметных писем враль!» (С. 221). В действительности Тредиаковский не писал «имна», но был связан с Синодом и даже давал ему сведения о деятельности академических ученых. Видимо, это обстоятельство и привело Ломоносова к мысли, что автором злобного пасквиля был его недоброжелатель - Тредиаковский.
В 1756–1757 гг. Ломоносов дал бой церковникам: в это время стало известно его стихотворение «Гимн бороде». Это была целая ода навыворот, остро сатирическая, едкая и в то же время веселая, зло высмеивавшая «бородачей». В «Гимне» были даны защитные указания на то, что он, якобы, направлен против раскольников-старообрядцев; однако эти указания никого не могли обмануть; расправившись попутно со староверами, Ломоносов все жало своей сатирической песни направил против российского духовенства, против его невежества, корыстолюбия, вражды к знанию и науке. Особенно оскорбил церковников куплет, в котором Ломоносов так славит бороду:
О прикраса золотая,
О прикраса даровая,
Мать дородства и умов,
Мать достатков и чинов,
Корень действий невозможных,
О завеса мнений ложных!
М.В. Ломоносов о журналистике и журналистах (статья "О должности журналистов").
Заботясь о развитии русского просвещения Ломоносов, понимал, какую большую роль в пропаганде и распространении научных знаний, в развитии русской культуры играет журналистика. В июле 1727 года «Ведомости» перестали существовать. Ей на смену пришли «Санкт-Петербургские ведомости», первым редактором которой был Г.Ф. Миллер. С 1728 по 1742 при «Санкт-Петербургских ведомостях» выходят приложения «Исторические, генеалогические и географические примечания», которые вскоре приобрели самостоятельных характер и стали первым русским научно-популярным журналом. С ним в 1741 году сотрудничает Ломоносов как переводчик и автор. Были опубликованы три его оды.
Позже, в 1748 году, ему было поручено редактировать «Санкт-Петербургские ведомости», а в 1755 по инициативе Ломоносова начал издаваться первый крупный научно-литературный журнал «Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие». В журнале публиковались материалы официально-политического характера, статьи о разных отраслях науки, сочинения древних и современных писателей и учёных.
Особое место в истории журналистики принадлежит полемической статье М. В. Ломоносова «Рассуждение об обязанностях журналистов при изложении ими сочинений, предназначенное для поддержания свободы философии» («О должности журналиста») 1754. Непосредственным поводом к написанию статьи послужила необходимость ответить немецкому рецензенту. Который подвергнул в 1752 году в Лейпцигском журнале необоснованной критике разработанную Ломоносовым теорию теплоты, таким образом, лишая его права первооткрывателя в данной области. Он исказил смысл ломоносовского исследования, извратившего суть естественнонаучного труда, обсуждаемого в рецензии, до противоположных выводов. Ломоносов взялся отвечать заграничным оппонентам, в утверждениях которых он увидел беспринципность и недобросовестность.
В своём «Рассуждении…» Ломоносов не ограничивается полемикой только по научным вопросам, он поднимает ряд принципиальных проблем, касающихся прав и обязанностей журналистов вообще.
Ломоносов открывает своё рассуждение рассказом о негативных последствиях злоупотребления свободой слова и отношения к журналистике как к ремеслу: «оттого-то и происходит столько излишне самонадеянных выводов, столько странных систем, столько противоречивых мнений, столько заблуждений и нелепостей». Ломоносов, имея в виду оклеветавших его европейских журналистов, высказывает сомнение в качестве современной журналистики и благопристойности современных «писак», присвоивших себе звание журналистов.
В заключение статьи Ломоносов излагает свои знаменитые семь правил, которые следует «затвердить как Лейпцигскому журналисту, так и всем, подобным ему».
- Журналист должен взвесить свои силы, способен ли он «уметь схватить новое и существенное в сочинениях, принадлежащих иногда людям самым гениальным».
- «Чтобы быть в состоянии произвести приговори искренний и справедливый, надобно освободить свой ум от всякого предрассудка, от всякого предубеждения».
- Журналист должен уметь аргументировать свои возражения, «он должен неоднократно взвесить то, что намерен сказать для того, чтоб быть в состоянии оправдать свои слова, если в том встретится надобность».
- «Журналист не должен торопиться порицать гипотезы. Они позволительны в предметах философских, и это даже единственный путь, которым величайшие люди умели открыть истины самые важные».
- «Особенно же пусть журналист запомнит, что всего бесчестнее для него красть у кого-либо из своих собратьев высказываемые ими мысли и суждения и присваивать их себе, как будто бы он сам придумал их».
- Одни сомнения и вопросы не дают журналисту права осуждать сочинение и он не должен считать, «что непонятное и необъяснимое для него, таково же и для автора».
- Журналист «никогда не должен иметь слишком высокого мнения о своем превосходстве, о своем авторитете и о достоинстве своих суждений».
Ломоносов формулирует моральные законы, касающиеся прав и обязанностей всех журналистов без исключения. Вырисовывается нравственный облик истинного, серьёзного журналиста.
Похожая информация.
Не роскошной я Венере,
Не уродливой Химере
В имнах жертву воздаю:
Я похвальну песнь пою
Волосам, от всех почтенным,
По груди распространенным,
Что под старость наших лет
Уважают наш совет.
Борода предорогая!
Жаль, что ты не крещена
И что тела часть срамная
Тем тебе предпочтена.
Попечительна природа
О блаженстве смертных рода
Несравненной красотой
Окружает бородой
Путь, которым в мир приходим
И наш первый взор возводим.
Не явится борода,
Не открыты ворота.
Борода предорогая… и т. д.
Борода в казне доходы
Умножает по вся годы.
Керженцам любезный брат
С радостью двойной оклад
В сбор за оную приносит
И с поклоном низким просит
В вечный пропустить покой
Безголовым с бородой.
Борода предорогая… и т. д.
Не напрасно он дерзает,
Верно свой прибыток знает:
Лишь разгладит он усы,
Смертной не боясь грозы,
Скачут в пламень суеверы:
Сколько с Оби и Печеры
После них богатств домой
Достает он бородой.
Борода предорогая… и т. д.
О коль в свете ты блаженна,
Борода, глазам замена!
Люди обще говорят
И по правде то твердят:
Дураки, врали, проказы
Были бы без ней безглазы,
Им в глаза плевал бы всяк;
Ею цел и здрав их зрак.
Борода предорогая… и т. д.
Если правда, что планеты
Нашему подобны светы,
Конче в оных мудрецы
И всех пуще там жрецы
Уверяют бородою,
Что нас нет здесь головою.
Скажет кто: мы вправды тут,
В струбе там того сожгут.
Борода предорогая… и т. д.
Если кто невзрачен телом
Или в разуме незрелом,
Если в скудости рожден
Либо чином не почтен, —
Будет взрачен и рассуден,
Знатен чином и не скуден
Для великой бороды:
Таковы ея плоды!
Борода предорогая… и т. д.
О прикраса золотая,
О прикраса даровая,
Мать дородства и умов,
Мать достатков и чинов,
Корень действий невозможных,
О завеса мнений ложных!
Чем могу тебя почтить,
Чем заслуги заплатить?
Борода предорогая… и т. д.
Через многие расчесы
Заплету тебя я в косы,
И всю хитрость покажу,
По всем модам наряжу.
Через разные затеи
Завивать хочу тупеи:
Дайте ленты, кошелки
И крупичатой муки.
Борода предорогая… и т. д.
Ах, куда с добром деваться?
Все уборы не вместятся:
Для их многого числа
Борода не доросла.
Я крестьянам подражаю
И как пашню удобряю.
Борода, теперь прости,
В жирной влажности расти.
Борода предорогая!
Жаль, что ты не крещена
И что тела часть срамная
Тем тебе предпочтена.
Гимн бороде. Впервые — Библиографические записки, 1859, т. II, Ќ 15, с. 461-463.
Выдающийся образец стихотворной сатиры XVIII в. «Гимн бороде» обращен против церковников, постоянно ставивших всевозможные препятствия деятельности Ломоносова-просветителя. Название стихотворения не случайно: еще с петровских времен в России гражданскому населению запрещалось носить усы и бороду, в 1748 г. Сенат в одном из постановлений специально оговаривал, что отпускать бороду запрещено всем, «опричь священного и церковного причта и крестьян». Стихотворение Ломоносова пользовалось большой популярностью у современников, о чем свидетельствует множество списков с него, обнаруженных впоследствии в Петербурге, Москве, Костроме, Ярославле, Казани, а также в Сибири — в Красноярске и Якутске. Традиции сатиры Ломоносова, воплотившиеся в «Гимне бороде», были воскрешены в начале XX в. в сатирических «гимнах» раннего Маяковского.
Двойной оклад. — Петр I постановил брать с раскольников подать в двойном размере.
Безголовым с бородой. — В ответ на требования сбрить бороду раскольники отвечали: «Мы готовы головы наши за бороды положить; лучше нам пусть отсекутся головы, чем бороды обреются».
Скачут в пламень суеверы… — Имеются в виду многочисленные самосожжения раскольников, случавшиеся особенно часто на родине Ломоносова. Сколько с Оби и Печеры После них богатств домой Достает он бородой. — Церковники и представители гражданской администрации наживались на конфискациях имущества раскольников.
Им в глаза плевал бы всяк; Ею цел и здрав их зрак. — Здесь обыгрываются простонародные выражения типа: «Иной плюнул бы в глаза, ин плюнет в бороду».
Если правда, что планеты, Нашему подобны светы… — Синод осуждал Ломоносова за то, что в его произведениях «многие, а инде и бесчисленные миры» проповедуются, «что и священному писанию и вере христианской крайно противно есть и многим не утвержденным душам причину к натурализму и безбожию подает».
В струбе там того сожгут. — Намек на Джордано Бруно.
О завеса мнений ложных! — Эта строка вызвала негодование Синода, ибо получалось, что под «мнениями ложными» Ломоносов имел в виду догматы православной церкви.
Если кто невзрачен телом… В жирной влажности расти. — Предполагают, что в последних четырех строфах имеется в виду конкретное лицо, а именно — противник Ломоносова из церковников Гедеон Криновский, которого можно было узнать по последним стихам «Гимна бороде»: он был не знатен, беден, худощав и прозябал в бедности и неизвестности вплоть до января 1754 г., когда положение его резко изменилось: «Двадцативосьмилетний, никому не известный монах-неудачник стал вдруг «знатен чином и нескуден». Гедеону посчастливилось очаровать императрицу удачно произнесенной в ее присутствии проповедью, Елизавета Петровна тотчас же назначила его придворным проповедником, и на молодого витию посыпались вещественные знаки царской милости. В Петербурге об этом было много толков, и сложилась даже прибаутка: «Гедеон нажил миллион». Бывший казанский семинарист обратился в записного придворного щеголя: обзавелся большим ассортиментом атласных и бархатных ряс, ходил в шелковых чулках и в башмаках с тысячными бриллиантовыми пряжками. Вполне вероятно при этих условиях, что и свою бороду он холил — как говорится в «Гимне» — «по всем модам»: подвергал «многим расчесам», заплетал на ночь «в косы», а затем умащал, или, по выражению Ломоносова, «удобрял» всякими жирными и влажными благовониями. Может быть, завивал или даже припудривал «крупичатой мукой» свой «тупей». Придворно-церковные нравы того времени допускали такую кокетливость» (Ломоносов М. В. Полн. собр. соч., т. 8, с. 1070-1071).
Михаил Васильевич Ломоносов
«Гимн бороде»
Не роскошной я Венере,
Не уродливой Химере
В имнах жертву воздаю:
Я похвальну песнь пою
Волосам, от всех почтенным,
По груди распространенным,
Что под старость наших лет
Уважают наш совет.
Борода предорогая!
Жаль, что ты не крещена
И что тела часть срамная
Тем тебе предпочтена.
Попечительна природа
О блаженстве смертных рода
Несравненной красотой
Окружает бородой
Путь, которым в мир приходим
И наш первой взор возводим.
Не явится борода,
Не открыты ворота.
Борода предорогая!.. и т. д.
Борода в казне доходы
Умножает по вся годы:
Керженцам любезной брат
С радостью двойной оклад
В сбор за оную приносит
И с поклоном низким просит
В вечный пропустить покой
Безголовым с бородой.
Борода предорогая!.. и т. д.
Не напрасно он дерзает,
Верно свой прибыток знает:
Лишь разгладит он усы,
Смертной не боясь грозы,
Скачут в пламень суеверы;
Сколько с Оби и Печеры
После них богатств домой
Достает он бородой.
Борода предорогая!.. и т. д.
О коль в свете ты блаженна,
Борода, глазам замена!
Люди обще говорят
И по правде то твердят:
Дураки, врали, проказы
Были бы без ней безглазы,
Им в глаза плевал бы всяк;
Ею цел и здрав их зрак.
Борода предорогая!.. и т. д.
Если правда, что планеты
Нашему подобны светы,
Конче в оных мудрецы
И всех пуще там жрецы
Уверяют бородою,
Что нас нет здесь головою.
Скажет кто: мы вправды тут,
В струбе там того сожгут.
Борода предорогая!.. и т. д.
Если кто невзрачен телом
Или в разуме незрелом;
Если в скудости рожден
Либо чином не почтен,
Будет взрачен и рассуден,
Знатен чином и не скуден
Для великой бороды:
Таковы ее плоды!
Борода предорогая!.. и т. д.
О прикраса золотая,
О прикраса даровая,
Мать дородства и умов,
Мать достатков и чинов,
Корень действий невозможных,
О завеса мнений ложных!
Чем могу тебя почтить,
Чем заслуги заплатить?
Борода предорогая!.. и т. д.
Через многие расчосы
Заплету тебя я в косы,
И всю хитрость покажу,
По всем модам наряжу.
Через разные затеи
Завивать хочу тупеи:
Дайте ленты, кошельки
И крупичатой муки.
Борода предорогая!.. и т. д.
Ах, куда с добром деваться?
Все уборы не вместятся:
Для их многого числа
Борода не доросла.
Я крестьянам подражаю
И как пашню удобряю.
Борода, теперь прости,
В жирной влажности расти.
Борода предорогая!
Жаль, что ты не крещена
И что тела часть срамная
Тем тебе предпочтена.